Hate(ness) Chapter 8

Сегодня с утра снова шел дождь. В моей комнате пахло ароматическими свечами со вчерашнего вечера, который я провел со своей соседкой снизу. Мы иногда занимаемся сексом, когда обоим грустно. Она приносит свои ароматизированные свечи, и мы подолгу можем пить вино, прежде чем скажем друг-другу «Здравствуй» и приступим к основному нашему занятию.

Я пошел заварить себе кофе и включил радио. Двое ведущих говорили о погоде, мол «в этом году у нас намечается самая дождливая осень и нужно запастись цветными ручками от фирмы BIC, чтобы они добавили в наши жизни немного цвета».  Я долго размешивал кофе с сахаром один к одному и потом, добавив пару чайных ложек кипятка, продолжил размешивать. Так у кофе много густой пены. Закончив с этим, я залил кофе кипятком и добавил три ложки загущённого молока. «В городе сегодня снова большие пробки, а правительство задумывается о том, чтобы увеличить поставку немецких машин марки Opel» - темы ведущих никогда не менялись со времен моего совершеннолетия. Сначала оценка прогноза погоды в совокупности с рекламой, потом жалобы на автомобильные пробки в городе. Кофе получился вкусный, на часах было 6:20, я поспешил одеться и зайти первым в вагон метро. Эллис, надеюсь, еще не проснулась.

Я снова стоял у ее окна. Остановил в себе мысленные процессы и мельчайшие пульсации тела. Я был, несомненно, близок к тому, чтобы исключить свое физическое тело из реальности. Это умение учит меня не спешить и не заботиться о времени. Я никогда не опоздаю, время будет плыть бесконечно и никуда не ускользнет. 

Мысли о смерти меня не беспокоят. Смерть Эллис будет лишь началом чего-то нового. Например, началом моей свободы.

 Этот мой сон, где я ненавидел тиканье часов меня здорово напугал. Ведь я думал, я не боюсь времени. Я ведь в нем плыву и принимаю ванны – очень медленно, вслушиваясь в «тик-так» как в музыку. Видимо, воспоминания об отце, желание его вернуть нарушили  баланс, спокойствие и мое царствование во времени стало под угрозой. Наверное, поэтому я захотел вдруг покончить с Эллис. Мне надоело тратить на нее время. Я снова окунался в это дерьмо – гонку вооружений с временем.

Я написал ей в письме, что хотел бы коснуться ее фарфоровой холодного оттенка кожи и поцеловать в шею, как герой любовник, посадить ее себе на колени и тереться об нее членом изо всех сил. От одной лишь мысли, что она его получит,  на моем лице появилась незначительная улыбка в уголках губ. В случае чего, вместо убийцы я буду ее историей о старом извращенце, позарившемся на ее молодую плоть.

Прошло часа два прежде чем Эллис вышла из дома. 

Она шла – и я шел за ней. Мне было холодно и если бы я не зависел от ее движений, то зашел бы в ближайшее кафе согреться, заказал бы себе капучино и стал бы читать новый выпуск журнала Таймс. Но я был связан собственными веревками и придуманными узлами. Мне не к чему было стремиться, я ничто без нее, я ничто без отца. Ничто не могут пить капучино и читать новый выпуск Таймс ради себя.

И я не мог.

Hate(ness) Chapter 7

Вчера был день благодарения и я сварил себе пару яиц вкрутую и купил горячие булочки из муки высшего сорта. Говорят, это жутко вредно для здоровья, но еще говорят, что мне на все всегда плевать и я сумасшедший. Наверное, я бы с этим согласился, если бы был одним из них. Одним из тех прохожих или случайных знакомых.  

Тем временем Эллис стала больше есть и разговаривать. Даже с расстояния я мог почувствовать, как от нее разило спиртным и чем-то жаренным в придачу. Постепенно я начинаю понимать, что уже не могу ее ненавидеть. С этими изменениями в ней я не могу ухватится за ее уверенный холодный взгляд, самодовольную походку и костлявые ключицы. В ней стало исчезать все, что я ненавижу и она кончалась, как любимые духи. Кончалась и начиналась там, где бодрствуют те, кто меня окружает ежедневно и от кого я пытался сбежать отдавая все свое внимание одной ей – одной Эллис. Свет в ее комнате был странно тусклым и отдавал неприятной желтизной, будто желтки сваренного вкрутую яйца. Она выглядела такой больной и напуганной. Кожа на лице окрашена в тот же неприятный желтый, а красный цвет ее платья медленно выцветал и вял на ней, словно живой планктон, лишившийся морской воды. Она становилась бесцветной и контраст постепенно исчезал, превращая ее тело в затуманенный силуэт, издалека напоминающий мне о ней настоящей – настоящей Эллис.

Я рад, что сейчас я не слежу за ней, что я спокойно лежу на диване, наслаждаясь ранним утром и не боюсь опоздать. Я рад тому, что она перестала так рано выходить из дома и подолгу лежит  в постели, отказываясь от той жизни, которая ей была предложена. Моя ненависть приобрела обычный корыстный характер и я просто наслаждаюсь ее некрасивости, уставшему взгляду и грязной одежде, как это бы сделала ее завистница или коллега по работе.

Я думаю написать ей письмо, в котором назначу встречу. Моя болезнь стала мне противной и надо с этим что-то сделать. Я возьму с собой тот нож, длина которого превышает ширину моей ладони. Думаю, он сможет добраться до нужного мне места и добиться должного результата – ее смерти. Если же я не решусь на убийство, то больше никогда не посмею следить за ней.

Дверь в моей комнате ужасно скрипучая и я обожаю ее повторяющиеся скрипы, словно стоны Эллис. Я люблю в своих мечтах отвозить ее на планету с горячей и холодной стороной, с площадью трех Юпитеров. 

Hate(ness) Chapter 6 Father

Моя главная проблема -  это то, что я не могу бросить начатое и продолжаю делать то, к чему привык, без чего жизнь стала бы другой и пришлось бы заново придумывать для себя смыслы. Эллис стала моей жизненной целью.

До нее я принадлежал отцу. Он был чертовски умен и я любил его больше всех на свете. Его все звали Джонсон, так я привык. Как-то раз я записал короткометражку на старую камеру для его автобиографии. В ней он нуждался, а еще больше сам я – его сын. Отец курил обычные сигареты и никогда не кичился высокими познаниями в науке и литературе. Но он знал в этом толк, я могу вас уверить. За столом в детстве он часто любил рассказывать о случившемся с ним на протяжении дня. Это всегда были важные дела, интересные случаи и прекрасные люди, с которыми он имел честь разговаривать. Я всегда завидовал его целеустремленности и успешности.

Сейчас от его личности остались лишь его книги и этот фильм. Там он сидит за письменным столом и напряженно о чем-то думает, почесывая лысину на голове. Держит в руке ручку и нерешительно ее подводит к бумаге, а потом отводит, так же нерешительно. «Ведь самое сложное начать» - сказал мне как-то раз отец перед тем, как я решил научиться играть на трубе. Отец одевался всегда в черные костюмы из тонкой ткани. Он ненавидел полоску на галстуках и яркие эмоции. Иногда брал в руки джентельменскую трость и расхаживался с ней по саду, только ради того, чтобы потом говорить о том, как трости могут заставить почувствовать себя стариком.

Я любил своего отца, а после его смерти долго не мог найти во что стоит верить. А Эллис вернула меня к жизни. Да, все так и случилось. С чего бы мне ненавидеть такую? И отчего я сейчас так упорно напрягаю зрение, чтобы разглядеть ее тень в окне ее квартиры? Может быть, было бы здорово снова ее полюбить. Ведь тогда, я смог бы ее ранить еще больше.

Я всегда знал, что ненависть уступает любви в жестокости. Знал это еще с того момента, когда отец стал забывать мое имя и медленно умирал, пока наконец, не уронил свое дряхлое тело на мягкий красный ковер, который здорово сочетался с его черным костюмом. 

Hate(ness) Chapter 5 Dream

Я засыпал с радостным чувством, будто бы вновь обрел способность любить. Соседи сверху что-то копошились и шумели, на улице влажно, дождь шел в промежутке между двенадцатью и двух ночи. Я был весь мокрый так как пришлось добираться домой пешком. Все потому что Эллис допоздна проводила время с друзьями. Она напилась и ее отвезли домой на машине. А мне пришлось с места вечеринки пешком возвращаться к себе в квартиру. Сложно представить, как давно я не видел ее пьяной. А ведь она так часто пьет, но напивается редко. И вот, я увидел снова эту глупую потаскуху, как она поправляла трусы садясь в машину и как сломала каблук на сандалиях, которые покупала в дорогом магазине. Я был безумно рад и когда закрывал глаза, лежа в постели, представлял ее пьяный образ, который делал этот сладкий момент  незабываемо-прекрасным.

Сладкий привкус во рту от съеденного эклера на ночь напоминал мне о детстве.  Я дремал, а потом мне начал сниться образ моих карманных часов на туалетном столике, которые достались в наследство от дедушки. Я затих и начал внимательно слушать, как они тикают. Их тиканье доходило до меня сначала словно сквозь препятствие, потом все отчетливее и отчетливее.  «Тик-так-тик-так» - с каждым разом все чаще и громче, «ТИк-ТАк». Меня это стало раздражать, это невыносимо терпеть такой сон, когда день так удался. «ТИк-ТАк», «ТИк-ТАк», снова и снова это было до крайней степени мерзко. Я стал ненавидеть все сопутствующие этому звуки, а вскоре и все вокруг. «ТИК-ТАК» - наконец звук достиг своей кульминации, невыносимо-громкий и частый «ТИК-ТАК», стекло на них треснуло и разлетелось на все стороны.

Я проснулся.

Первое, что я почувствовал – это невыносимую боль в правом глазе. Никого нет в доме, дом пуст и мне некого было звать на помощь. Я был беззащитен, а с глаза стала сочиться кровь. Тогда, конечно же, я включил в комнате свет, взял полотенце у кровати и попытался стереть кровь с глаза, стараясь увидеть в зеркале себя. Но черт возьми! Догадайтесь кого я там увидел! Конечно же, маленький пятилетний Виктор Дюшес, который боится темноты и злых троллей.

 Что со мной было не так? Неужели это и правда кровь? Я был действительно растерян и не сосредоточен. В моем сне что-то пошло не так и я это упустил. Я поспешил к окну и увидел знакомый круглосуточный ларек возле моего дома. Было уже лучше. Надо же вляпаться в такое дерьмо. В зеркале не пятилетний мальчик, а взрослый я! Конечно же! Мне просто померещилось.

После своего открытия я решил пойти в ванную, чтобы прийти в себя, и включил горячий душ. Теплый пар поднялся вверх, а кровь с глаза постепенно начала смываться. Да, кстати, я ведь тогда совсем забыл о крови. Следовало здорово напрячь память, чтобы понять где источник кровотечения. Я снова вспомнил про часы и снова на них посмотрел. Ведь именно они, если мне не изменяла память, разбились и осколок попал мне в глаз. Теперь я смотрел на них так же, как и в тот раз, теми же глазами, теми же. Но увидел их целыми и невредимыми. Они снова тикают «тик-так». И так же как прежде «тик-так», потом «Тик-Так», потом ТИк-ТАк», а потом невыносимо «ТИК!» и тогда, когда я уже изнемог от восприятия каких-либо звуков, я проснулся. На полу, в куче скомканного одеяла и осколков разбитой чашки. На часах было 6:00. Будильник звенел трижды.

Тогда я впервые за два года проспал. 

Hate(ness) Chapter 4

Элисс бежала навстречу, кажется, музыке, которая лилась из нее – высшее произведение искусства, лучший из всех замыслов человечества, гениальнее самого Бога. Но разве увижу это я, ненавидящий ее всем своим естеством?

Я помню, как впервые увидел ее. Она тогда была совершенством: грустным и прекрасным. Элисс сидела одна, облокотившись на скамейку, положив на нее ногу и медленно листала журнал. Листала его то ускоряя, то замедляя скорость переворачивания страниц. Она редко делала долгие паузы, не вчитывалась, но с таким видом, что кажется знала его содержание и до этого. Тогда я хотел было к ней подойти и спросить ее имя, но так и не решившись стал наблюдать. Знаете ли, я никогда бы не подумал, что наблюдать это так прекрасно. Я сидел прямо напротив и видел всю ее правду и рассуждал о ней, как о чем-то доступном сознанию, свободном для понимания. Ведь и правда, людей легче всего угадывать и придумывать.

Мне было легко и приятно смотреть на нее. А сейчас? Сейчас, я смотрю на нее и так же наслаждаюсь ее красотой и легкостью. Она доступна, я могу ее взять в любой момент и заколоть своим инструментом для резки бумаги. Но я продолжаю наблюдать. Сейчас, после двух лет, все остается в силе. Мне незачем дорожить тем, кому неизвестно о моем существовании, неведанно чувство настоящего страдания от любви и не знающей цену, которую я платил ежедневно за то, чтобы не отпускать ее за границы своего глазного яблока. Меня охладили те же чувства, что и когда-то взошли весенним солнечным светом мне на лоб – те теплые и светлые, неуловимые и всеми хотимые – чувства любви, преданности и верности.

Мне всегда нравилось, как она ловко перепрыгивает лужи.

Но невозможно, чтобы ей удалось перепрыгнуть меня – невидимую лужу, следующей за ней по пятам.

Не поранившись. 

Hate(ness) Chapter 3

Знакомые называют меня местоимением Он, друзей у меня никогда не было, а на вопрос какое мое имя во время медицинского осмотра или резервирования комнаты в отеле я всегда хочу сказать «не имеет значения», но потом приходится называть имя - Виктор Дюшес. Одеваюсь во что придется, не заморачиваюсь над прической и только ботинки и стекла очков у меня всегда чистые. Я бы ненавидел еще кого-то, если бы мог. Но это занятие для сильных, оно высасывает из меня все силы, обезумевший от ненависти к Эллис, я способен лишь на безразличный взгляд вправо, а потом влево, чтобы снова вцепиться во что-то перед собой и не отнимая взгляда, и не моргая тупорыло смотреть. Знаю, Элисс мне ничего плохого не сделала. Но мне не нужна причина. Как я уже сказал, это дело для сильных, а я слабый. А слабые ненавидят без причины, а скорее, не разбираясь в причинах. Ненавижу и ненавижу. Что мне еще нужно, чтобы прожить сегодня день?

Меня иногда спрашивают кем я работаю. Наверное, это наследственное – мой отец любил мотоциклы больше всего на свете и с детства разрешал мне копошиться в их двигателях. Первый раз в жизни я сел за мотоцикл, кажется, в 4 года и тогда же я решил запомнить этот момент на всю свою жизнь. И я запомнил, запомнил, что мотоцикл здорово блестел на солнце и когда я сел вместе с отцом на сидение он гудел, словно мурлычущий лев. Как можно понять, я не работаю никем. Денег от ежемесячной выручки за аренду квартиры отца хватает на еду и всякие мелочи, вроде классного учебника для начинающих фокусников.

Сколько раз я пытался найти работу, но все без толку. Я выгляжу неубедительно: черти какая одежда, непричесанные волосы, тряпочные часы(их сделал себе я, когда нашел циферблат без ремешка и решил сделать его сам). После тряпочных часов обращают обычно внимание на мою чистую обувь и чистые стекла очков, но незаконченный колледж и дурной запах изо рта рушит только возникшую надежду. Хотя, какая там надежда. Ее давно уже не существует в моей голове, ее место заполнила ненависть к той смой Эллис – которая ни разу со мной не говорила, ни разу не всматривалась в мое лицо. Для нее я несуществующий призрак вот уже второй год, я ее ненавижу тихо и медленно, постепенно, с каждым днем все чуточку сильней. Ведь я всматриваюсь, нахожу ее новые недостатки и глупые черты лица и характера, я знакомлюсь с ней ближе, и может, скоро я решусь поговорить с ней.

Кажется, я уже писал, что хотел бы воткнуть ей нож в спину и пробить правое легкое. Она снова ругается матом после того, как проехавшая машина обрызгала ее с ног до головы. Такое происходит каждый раз, когда пойдет дождь и она поздно вечером возвращается домой.

Я думаю над тем, почему вдруг она и почему вдруг я собрался заниматься ненавистью всю свою жизнь. Это приносит удовольствие от проделанного, особенно когда после тяжелого трудового дня я заваливаюсь на диван и ужинаю китайской лапшой. Это сложно объяснить. Возможно я найду в книге «Странные психологические болезни» что-то подобное своей, но я смогу возразить. Ведь все так же ненавидят все кругом, всех и каждого. Ругаются матом на водителей и ненавидят их, готовые выстрелить в них трижды свинцовыми пулями, будь у них на это разрешение закона. Я такой же, но я ненавижу конкретно, а все остальное мне ни по чем. Я рассчитываю свои силы и отношусь к этому очень серьезно. Я ведь не сумасшедший какой-то, чтобы действовать импульсивно. 

Hate(ness) Chapter 2

Сегодня я поджидал ее с шести утра у ее окна. Она долго не выходила и ее не было видно. Я уже подумал, что не увижу ее. 

Но я дождался и увидел через окно без занавесок ее опухшее после сна лицо. Светила настольная лампа, еще было совсем темно. Кажется, 6:30 утра. 

 Она быстро накинула на себя одежду, подготовленную с вечера, оделась в свое шерстяное черное пальто до пят и закрыла глаза черными очками Ray Ban. Потом неторопливо обулась, а напоследок взяла ключ и дала соприкоснуться верхней и нижней губе, проделав движение, которое их будто закручивало друг к другу. Делалось это, скорее всего, ради того, чтобы поправить помаду.

Я чувствовал себя не выспавшимся, уставшим и немым. Мое бесполезное ожидание у окна прошло словно щелчок пальцев, время с шести утра до шести тридцати. Куда оно делось черт его знает. Я прожил с десяток лет и ни разу не попытался это выяснить. Да и к чему это. Ненужные дурно пахнущие бельевые веревки. Не заморачиваясь дальше над этим вопросом я спешно поправил волосы, которые взбудоражились от моего кривого и неуклюжего положения на скамейке. Надел темные очки и тогда мне показалось,что я просто ее подражатель, и ненавидящего из меня не вышло.

Этот взгляд мне снова мерещится. Будто она уже здесь, вот она проходит, а ее глаза не сводятс моего лица взгляда.  Ее томный и темный, ни капли не загадочный, только нагло и настырно ищущий что-то для себя. Да, в который раз мне это мерещится.

Но вот она кажется, настоящая, вышла из дома не поздоровавшись с портьером и загадочно не улыбнувшись. Может быть у нее дурное настроение, или кашель…

Я столько всего могу рассказать ей о ней самой. О том, как она нелепо выглядит, когда втягивает живот смотрясь в зеркало, или как фотографируется вытягивая свою недлинную руку. Как бы я рассказал ей о том, как она ужасна, когда она собирает волосы в хвост и танцует, тряся своими длинными угольного цвета волосами, словно в последний раз.

Мой внутренний монолог прервался, кагда я,уже запыхавшийся, не успевал за ее быстрым шагом. Мне дурно, кружится голова и ветер задувает шею. Она начинает идти в припрыжку, а потом бежит.Бежит сломя голову, будто узнала меня, несмотря на все мои предосторожности.Сначала медленно, потом быстрее и быстрее.

Это костлявое тело стало еще легче, еще чуть-чуть и она бы взлетела, как это делают самолеты истребители: медленно набирая высоту, но ровно и так шумно, что закладывает уши от ветра. Мне пришлось бежать, притупляя свою ненависть к спорту, а еще больше ненависть, пылающую во мне к Этой, которая сейчас ни о чем не подозревая восстанавливает дыхание, испуская клубы теплого пара своему супругу.
холодному
утреннему
воздуху,  

Hate(ness) Chapter 1

Однозначно, я не могу дать ответ на то для чего мне это. Для чего эти постукивания пальцами, пустой взгляд на чье-то лицо в общественном транспорте, видения наяву, воображение, которое иногда практически владеет осознанием. Определить, дать название мотивам действий, отвечать на один и тот же вопрос всегда одно и то же, не мешкая выбирать одежду из шкафа и напяливать на себя ее, словно она твой однояйцевый близнец. Ближе к телу, что-то обтягивающе-отталкивающее и не забыть побрить заросшее щетиной лицо. 

Я слежу за ней. Эта ведьма-икона. Выходя из подъезда которая надевает темные очки и шляпу. Как бы мне хотелось ее убить ножом в спину, вонзив нож сквозь реберную кость и добраться до правого легкого. Все время держит сигарету в руках и таращится на меня словно не видит или видит что-то сквозь меня. Для меня она ничто иное как индейка на день благодарения, которую надо съесть за ужином, чтя традиции. Эта злобная потаскуха, потягивающая виски со льдом трубочкой, боясь обесцветить черноту своих губ.  Эта, напиваясь начинает скрежетать зубами и кричать «We`re fucked!». Как же я ненавижу ее. Эту безобразную стерву, шатающуюся по улицам, тащащую свое закостенелое тело.

Я постукиваю зубами, сталкивая верхнюю челюсть с нижней. Постоянно, ритмично, надоедливо бесконечно. Постукиваю зубами и ненавижу Эту. Временами забываю дышать, стучащий звук приглушает мысли, и я кажусь себе самым навечно-проклятым на земле. В гробу этот постоянный стук, помня еще скорость моих шагов, постепенно растворится в вечности, врастет в корни травы и деревьев и расцветет какой-то весной зеленым цветом, чтобы растеряться среди остального и забыться среди однОго.

Темнота скоро станет невыносимой, и я начну танцевать, боясь убиться в стену или споткнуться. Я буду танцевать и переходить на дикий пляс, потом на дикий крик и пьяный бред. Страх вспотеет подмышками и испариться в воздухе, конденсируя поднимется к одному из облаков и выпадет мокрым снегом тебе на твою тонкую, закостенелую кисть, которую я ненавижу. Тоже.