Я слышу, как птицы перекликаются через бульвар, слышу эту тишину между и кажется, только я. Стремглав побежав вперед я попыталась притупить незаконченную усталость в коленях. И снова привет. Отступают конечности в неспособности тела отступить полностью. Как бы не так. Столовые приборы подсчитаны, пишущие машины смазаны, кафель на стенах чист. Все очень хорошо, когда становится плохо. Даже скатерть нельзя поправить.Я записываю:

"Он заправляет рукава по локти, ставит ногу на ногу, роняет на землю до краев использованный карандаш и не может его найти. Стучаться в дверь, открывается дверь и глазам предстоит увидеть его лицо, запачканное гримасой потери откровенного, того, что прячут между пальцами или закупоривают в банку, чтобы бросить в море.

"Разумеется, все происходящее с тобой вымысел" - подумал он. 

Поэтому он начинает описывать того, кто вошел так, как хотел.  "У нее русые волосы, которые она расчесывает ровно 15 минут. Длинные пальцы, доставшиеся в наследство от матери и длинная шея, наверное, потому что длинные пальцы. Ее прабабушка оставила ей в наследство левое ухо, которое длиннее правого, которое досталось ей от бабушки.Ее лицо никогда не было полностью покрыто гримасой радости. Лишь после третьего стакана портвейна, когда в нем не тает лед, она становилась веселой и, кажется, внутренне улыбалась. Она говорила: «Я пью, потому что становлюсь душкой». Так это и было. Бывая пьяной, она могла перечислить деньги ребенку, больному раком, нуждающимся переселенцам, пенсионерам, своей маме, своему дяде, к которому она чувствовала лишь долг и ответственность за неудобство и стеснение, оставшиеся к нему с детства. Дяде - большому бородатому мужчине, с татуировками на плечах, на одном из которых прекрасная Адель, волосы которой навсегда застыли в коже, развивались по его спине и затрагивали шею. 

Сегодня неважно, сколько ей лет. Она все так же прекрасна. У меня остались чувства к ее маслянистым губам, покрытым помадой, как она говорила «всей моей жизни». Оттенок губ не менялся и для меня он стал таким же реальным и принадлежавшим ей, как и твердые пятки, и опущенные ресницы. Порою она заламывала себе руки и шепотом произносила: «Это невозможно». 
Так он закончил писать и потянулся к ключам. Пора уходить. Он закрывает дверь кабинета и идет к машине. Он играл в игру, правила которой ему самому до конца не известны. Вскоре это может убить реальность и лишить его всего,скоростью щелчка. Это была затянутая игра в тайну,которая нежилась в теплом пледе его чувств."