Free art

Я бы могла совершенно точно смотреть очень долго(не обещаю, что вечно) на трещины красок на картинах 16-18 веков.Особенно трещины на свежих, румяных щеках, трещины на роговицах глаз и трещины в волосах, совсем там запутавшиеся. 

Мне для убийства пары часов в каждый второй четверг месяца ( в те дни галлерея была бесплатной) хотелось пойти и посмотреть снова и снова.Платно туда я не ходила специально, потому что всегда этому предпочитала вкусную чашку капучино и круассан. 

Я как и часто бывало прохлаждалась по залам и смотрела на почти одни и те же композиции.  Вроде, однажды я могла лишь смотреть на пейзажи моря, другой же раз только на бесформенные зарисовки, третий же раз жадно всматривалась в красоту оттенков кожи женщин на полотнах 17 века.

Вдруг, уже совсем измученный смотришь на картину, а видешь только золотистую толстую рамку. И смотрится только в окна, на стены, люстры, паркет. Особенно паркет. То как он скрепит, в каком он состоянии, какого он цвета. Идешь из зала в зал и смотришь на то как меняется цвет паркета. И так пока не увидешь перед собой мраморный пол главного входа, у гардеробной.

А иногда случается такое вдохновение, что рядом стоящие или просто зеваки, которым не с кем поболтать тобой восхищены. Восхищены твоей проницательностью и собственным видением картины. Что мол волны моря будто бы нарисованы мелом и на вкус кажутся очень горькими. Или, что мол Матисс делал каждый штрих в своих зарисовках так, чтобы все казалось намного мягче и теплее, чем есть на самом деле.

Я смотрю иногда на всех, кто пришел бесплатно посмотреть на картины и думаю, как же «всех» много. Много людей, которые хотят проветриться, пройдясь по коридорам галлерей, которым нравится шагать по бесконечным коридорам. И их никто к этому не вынуждает. И они непринужденно смотрят. Смотрят на картины, на люстры, стены и окна. Много фотографируют и стучат каблуками. 

Spare key of childhood

Я, конечно же, помню этих диковинных животных, сообщников звезд, которые казались чем-то плоским и тонким, вроде шелка, застилавшего все небо. И безмятежные танцы с зеленым детским зонтом под дождем. И многое-многое еще. Ведь это то, что следует держать при себе. Вроде запасного ключа на золотой веревочке в волшебной шкатулке из хрусталя, который бесполезно пылиться, как святыня, к которому лишний раз прикасаться –грех. Ведь больно не хочется вдруг понимать, что это всего лишь синопсисы в голове, маленькие электрические разряды, белок и еще пару химических элементов.

Расхаживая по комнате в маминой одежде, которая впитала запах старого дерева шкафа, я думала о себе в множественном числе. «Мы», которым стало наконец-то впору носить одежду взрослых и краситься красной помадой, не вызывая ироничных улыбок. Даже туфли, которые не по размеру, выглядят сносно и допустимо для вечерней прогулки в супермаркет. «Мы» покупаем рис, «мы» сами расплачиваемся на кассе и пользуемся тележкой. «Мы» приходим домой и распаковываем сумки, «мы» убираем в комнате, «мы» готовим себе завтраки, «мы» моем тарелки и «мы» одеваемся и уходим на работу.

«Мы» в данном случае метафора двойственности. Хрупкая неуверенность и деловой ланч, походы в театр наедине с собой и каприз купить мороженое в час ночи, вечерний макияж и розовая подкладка классической черной юбки.
Запасной ключ на золотой веревочке то и дело выступает в роли «основного ключа» и все это скоропостижно приводит к путанице.
И ведь нельзя же всегда искать "настоящий" и надеяться, что сегодня ты вышел из дома с нужным и единственно правильным. 

Perceid meteor shower

В степи деревни летом превращаются  в рассадников пыли, дерьма домашних птиц и, конечно же,  дыма, который ежедневно ложиться смогом вместе с пылью на всех и вся. 

Люди жгут все, что попадется ненужное под руку и устраивают мусороперерабатывающий завод у себя перед домами. Гуси, пущенные пастись на улицу, испражняются на дорогу, на стены, на скамейки. 

 Все это сопровождается эверестичным смирением. Только и можно, как наблюдать за ребенком, который бьет по пустой пластиковой бутылке палкой и удивляться тому, как она высоко подпрыгивает. А слишком взрослым  остается только спать на скамейке, упираясь палкой, или пасти овец, временами почесывая себе затылок, живот или половой орган. Есть еще вариант разговоров под красивым небом, которое как раз в это время отпускает Солнце к Востоку. Вечером все заботы уходят вместе с ним и самое страшное - не пропустить чего-то интересного по телевизору, или на улице, или где-нибудь еще. 

С этой всепоглощающей смиренностью остается только смириться. 

Здесь небо обычно темно-синее, цвета спелой сливы, облака не мешают смотреть на звезды и я могла бы наблюдать метеорный поток Персеида, если бы к этому была предрасположенность глаз, погодных условий и шеи.

think of only one word

Нужно нарисовать это на воде. Или на дне, которого не так то легко достать. Нужно назвать это одним словом, пока есть время, пока еще волны, переступающие через твою гордость так и льются. Переливаются на утренних лучах еще не согревшего всех солнца и все еще холодного и немощного берега.
 Раннее раннее утро тает и постепенно отдается течению. Приходится прятаться, засыпать каждые пол часа, замерзать, ставить капюшоны. Усталость, нежно тащащаяся. Только бы не пробить свое сердце в ненужном месте. Только бы придумать слово.
Если ступать ровным шагом, все равно не удастся сдержаться от нервного словечка навстречу надоедливого ветра. Чертова равнина, чертово утро, чертово слово. Созвездия ясные, как текст крупным шрифтом, где можно читать о прошлом, о субстанциях, материи, пространстве-времени и просто по отдельности обо всем по чуть-чуть. Нужно немного длинной прогулки, немного сна, немного свежей выпечки с капучино и все покажется приятным. Точно так же, как свежевыстиранная поглаженная рубашка, заботливо сложенная кем-то у тебя в ящике. Точно так же, как короткий поцелуй, неуклюже вырвавшийся наружу, и так же неуклюже продолжавший повторяться еще мало раз, которых было недостаточно, чтобы было удобно потом уйти.
Еще одно действие, потом другое.
 Снова эти маленькие никому ненужные волны впиваются в иссохшие пяточки и ранки со вчерашнего неудачного педикюра. А остывший нос и кончики пальцев раздражают кожу. Все так же рано, все так же хочется уйти. Плюс ко всему начались тонущие словечки, стали слышны поющие птички. Особенно поющие птички - они, кажется, претворились звездами и светятся-переливаются, кажутся сумасшедшими лишившимися сна. Из-за ветра стали энергично шуршать кустарники и акация.
Только это и есть.
Осталось все же назвать это одним словом, чтобы кратко описать его на песке. Чтобы казалось, что все не зря и можно щеголять еще немного, напиться вина, искупаться в этом чертовом озере в конце-концов и все такое.

truth

Мы шли по заваленному горизонту. Чайки становились все больше и больше, пока не превратились в неуклюжих в своей тослстости куриц. День кажется только начинался, или кончался. Мы вырисовывали каждую линию и ловили за воротники ускользавшие от нас гребни волн. Хватали их за пазуху и уносили с собой к пирсу, где кажется, было очень больно ступать босиком.

- Что бы там ни было, я постараюсь тебя полюбить, - говорит. 

- Что бы, - говорю.
Каждый из нас не умел рассказывать и вынужденно покачивал головой, чесал затылок или поглядывал во все стороны. Но нам было впору не знать и смущаться. Мы были невыносимо глубоки в своем молчании и, выносимо, кажется, надоедливы друг для друга. 

У нее были запотевшие стекла на очках и следы вина на верхней губе. Окрашенные в розовый десна. Все шло к своему концу. Еще немного и мы бы ткнулись друг в друга лбами, сказали бы что-то вроде "забудем" и забылись бы в своей легкости сделанного шага навстречу приспособленности. 

Но.

Emotions. Some bad text, part of the biggest story.

Монолог, которого никто не услышал. 

"- Ты думаешь я пианист, но ведь нет. Да, я худой и длинный и немного горблюсь у компьютера и стоя в очереди в закусочной.

Но нет, я не часть этого, я не создан для маленьких сцен, ночных баров и узких актов.
Ты не слышишь и не видешь всего.  Ведь только мне так удается ритм и движения пальцами. Успей посмотреть на мои в меру гибкие и без меры быстрые и ловкие, способные. Пальцы.
 Я умерен в движениях и эмоциях. Ты можешь полюбоваться прямой спиной во время игры. Ведь я совершенство.

Ты так не сможешь. Ты - это вы все.
 Даже те кто дергает ногой в такт и согласно кивает головой. И уж тем более те, кто считает добрым тоном внимательно слушать и кричать Браво. И даже морщинистое и старое ухо, которое больше в два раза чем мое. Старики ничего не смыслят.
 Аплодисменты только мешают. Нужна тишина. Которая тебя заставит волноваться и ждать. 

Лишь только я.

Вы же не понимаете. Нет, наверное стоит вам рассказать. Ведь вы поймете? 

Здесь никто, повторяю НИКТО не остынет, не застанет, не успеет, не запишет, и в конце концов не услышит то, что следовало бы, то, что нужно было бы. 

Вы видимо нищие, скучные, с вашим правым и левым ухом и правым и левым глазом.
Я могу петь танцевать чувствовать пальцами, замирать страдать волноваться шутить. Я могу нежно касаться, грубо дерзить. Я могу все. 

Лишь только взмахнув пальцами руки. Я не могу судить, но... Кажется, вы, неспособны".

Zarisovka. Persikovaya.

Каждый день на Персиковой площади случаются события, которые делают кого-то сильнее. Главное это пройти вовремя и очутиться в нужном квадрате действий. 

Ну вот стой и оглядывай прохожих. Сколько так времени пройдет и все бестолково. Этого не дождешься, как автобуса или друга, который звонит, что опаздывает. А вот ну не надо ждать и все! Вот не жди, оглядывайся рассеяно по сторонам, спеши на работу, опрокидывай стаканчики с утренним кофе прямо на тела изголодавшихся голубей, как тебя вдруг бац! Бац, и сделают сильнее. На той самой Персиковой… 

Мои окна по стечению обстоятельств выходят на эту площадь, и я здорово насмотрелся на это. То ли еще будет… Мне вот уже 70, и я с трудом спускаюсь по лестнице вниз, у меня болят колени и мне советуют завести сиделку. А ведь и я не против. Сиделки то. Только вот, платить то мне ей нечем. Вот и останется мне смотреть из окна на то, что твориться на Персиковой. Я ведь как. Люблю свою страну и город люблю. Родной он мне, душа за него болит и радуется. И площадь люблю, Персиковую то. Безумно люблю. Но ведь и страшно же. 

Скоро ведь помирать мне. Вот я и притворяюсь, мол, знаю много чего. Надо же, чтобы всем интересно было. А я ведь неплохой. Хороший. Вон, всех тут знаю. Могу спланировать встречу с мужчиной, которому на работу к 8:30, или с молодой девушкой, которая открывает лавчонку с мороженным ровно в 9. Я многого и правда повидал. Вон, уши какими большими стали. Только посмотри.

А Персиковая площадь так она особенная. Вон на днях совсем не догадаетесь, что произошло! А ведь и я щеками на ладони уперся и смотрю как ни в чем не бывало… Все это ведь случайности.

Бац – и ты уже на другом конце Персиковой.

Бац -  и прежнюю жизнь уже не вернуть.